Версия фиксации топонима магадан

Название поселка и будущего города Магадан, по-видимому, впервые зафиксировано в документе от 17 августа 1931 г. [Магадан. Конспект…, 1989. С. 42; Козлов, 2002. С. 292]. В художественно-документальной повести Е. К. Устиева [1976. С. 125] упоминается устье р. Магадан (а не Монгодан), посещенное В. А. Цареградским осенью 1929 г. При этом в трактовке Б. Г. Щербининым и В. В. Леонтьевым [1980. С. 86, 87] маршрута В. А. Цареградского в бух. Гертнера имеются противоречивые сведения о том, что это было в 1928 г. (т. е. якобы еще до отправки экспедиции Ю. А. Билибина на Среднекан), а также упоминается название Монгодан.

Указанные сведения изложены в мемуарных и близких к ним по степени информационной достоверности источниках, которым свойственны некоторые неточности и переосмысление фактов под влиянием последующих событий. Оттого и бытовавшие ранее топонимы нередко приводятся в последующих ретроспективных описаниях в более поздних формах. В связи с этим полезен анализ фонетических форм топонима Магадан, почерпнутых только из первичных архивных документов, на фоне важнейших событий в истории возникновения и начала развития г. Магадан, характеризующих этногеографиче – скую и административно-хозяйственную ситуацию, в которой происходило становление его названия (табл. 1).

Таблица 1

Корреляция важнейших событий в истории возникновения и развития г. Магадан с зафиксированными в первичных архивных документах формами топонима Магадан

1933 г. В объяснительном записке к годовому отчету гостреста “Дальстрой” 1933 г. содержится упоминание о ходатайстве дирекции Дальстроя “о присвоении поселку названия город «Монгадан» (тунгусское “наносы моря”, “Магадан” – искаженное русское название)…” [Козлов, 2002. С. 112]**

* Данный протокол не обнаружен А. Г. Козловым в фондах Государственного архива Магаданской области.

** Само ходатайство А. Г. Козловым в архиве не обнаружено [Козлов, 2002. С. 211.

Из анализа выполненной корреляции следует, что ни в одном из ранних (до 1933 г.) документов не значится форма Монгодан. Зато еще до возникновения пос. Магадан в протоколах Ольского РИКа от 1929 и 1930 гг. зафиксированы формы Магадан и Могодан для современной речки Магаданка, по прежнему названию которой получил свое имя новый поселок, а затем и город. При этом, исходя из характерного для публикаций Александра Григорьевича Козлова трепетного отношения к документальным данным, можно быть уверенным, что формы топонимов, приводимые им в цитируемых архивных документах [Магадан. Конспект…, 1989; Козлов, 2002], не претерпели модернизации, следовательно, сохранили вид, в котором они значатся в подлинниках. А документы, выдержки из которых имеются в табл. 1, составлялись членами Ольско-Сеймчанского РИКа, проживавшими в селе Ола и затем (после весны 1931          г.) в пос. Нагаево, т. е. местными жителями и причем еще до мощнейшей дальстроевской волны, радикально перекроившей всю этническую и хозяйственную ситуацию Тауйского побережья. Следовательно, упоминаемые ими в документах формы названия речки Магадан (1929 г.) и Могодан (1930 г.) образовались еще до начала строительства поселка и города в среде местных жителей: преимущественно русских и камчадалов, которые составляли большинство в администрации района. Так, 73% членов Ольского РИКа, избранного в 1925 г., были русскоязычными камчадалами (4 чел.) и русскими (4 чел.); остальные – 2 эвена и 1 якут [Резиновский, 1983. С. 41]. А в 1931 г. в Ольский район прибыло 250 семей “(1000 едоков)” переселенцев с “материка” [Резиновский, 1983. С. 48].

Тем не менее, распространено мнение [Щербинин, Леонтьев, 1980. С. 86, 87; Леонтьев, Новикова, 1989. С. 239; Магадан. Конспект…, 1989. С. 10,11; Магадан: Путеводитель-…, 1989. С. 213; Козлов, 2002. С. 5, 6], что “название Монгодан встречалось повсеместно и позднее трансформировалось в современное Магадан”. При этом, однако, не приводятся даты и сроки такой трансформации, а также ссылки на архивные документы и даже какие-либо другие источники информации. Исключение составляет только статья В. А. Цареградского, в которой, что особенно примечательно, “бухта Гертнера называется поместному Магадан” [1936. С. 76], а не Монгодан [Козлов, 2002. С. 6]. Но, возможно, это является следствием мемуарной модернизации названия в статье, написанной В. А. Цареградским в 1936 г., когда название поселка Магадан уже устоялось.

Объяснение происхождения названия Магадан из Монгодан посредством предполагаемой русскоязычной трансформации эвенского слова, вероятно, впервые зафиксировано в упомянутой объяснительной записке к годовому отчету Дальстроя 1933 г. [Магадан. Конспект…, 1989; Козлов, 2002]. В литературных источниках оно появилось, по-видимому, только в 1937 г. – в книгах Е. Юнги “Конец ольской тропы” и И. Е. Гехтмана “Золотая Колыма” [Магадан. Конспект…, 1989. С. 10, 11]. В художественнопублицистической книге Е. Юнги этимология топонима Магадан дается в виде сноски: “Магадан, по- ороченски Монгодан, что означает: «морские наносы». Так называли кочевые охотники-туземцы каменистые берега бухты Нагаево, где в 1932 г. была заложена столица горной Колымы” [1937. С. 179]. Это свидетельство, надо сказать, слабо аргументировано, а, кроме того, содержит фактические ошибки. Одна из них – указанное название относилось к берегу бух. Гертнера, а не Нагаева. Вторая – фактическое начало строительства Магадана было положено в 1929 г. с основания Восточно-Эвенской культбазы, а не в 1932 г. Подобные, не вполне точные, свидетельства добавляют сомнения в вопрос о достоверности и тщательности обоснования преобладающей версии происхождения названия г. Магадан.

Указанные в предыдущем абзаце архивная и открытые публикации появились спустя несколько лет после возникновения пос. Магадан, а название в форме Магадан для современной речки Магаданка образовалось раньше самого поселка и еще до появления на Тауйском побережье тысяч русскоязычных новоселов, что следует из упомянутого протокола Ольского РИКа за 1929 г. (см. табл. 1). Вследствие этого становится понятным, что версия происхождения топонима Магадан из слова монгодан, а именно: “вполне вероятно, что первая запись могла быть сделана как Монгодан ~ Монгадан, которая впоследствии постепенно трансформировалась в Магадан”, изложенная в словаре В. В. Леонтьева и К. А. Новиковой [1989. С. 239] и переписываемая из статьи в статью и из книги в книгу, неверна. Форма топонима Магадан для речки зафиксирована в документе за 1929 г., а Монгадан появляется лишь в 1933 г. и то в качестве объяснения происхождения первой (см. табл. 1).

Отмеченный в отчете Дальстроя за 1933 г. первый вариант этимологии сформировался, скорее всего, в результате подбора в эвенском лексиконе слова, наиболее близкого к уже устоявшемуся топониму Магадан. Имеются основания для предположения, что автором этой версии мог быть В. И. Левин – составитель “Краткого эвенско-русского словаря” [1936], и эвенской письменности, работавший в 1930 г. в краеведческом пункте Восточно-Эвенской культбазы, а в 1931 г. – ее заведующим [Козлов, 2002. С. 911]. Словник этого словаря, созданного на основе ольского говора, явно недостаточен по объему для отражения всего многообразия эвенского языка, насчитывающего, по данным К. А. Новиковой, 13 диалектов [1968. С. 107]. Более того, слово в форме Магадан или магдан могло образоваться еще до окончательного формирования эвенской народности – в среде таежных тунгусских кочевников эвенков. Их язык насчитывает аж 34 (!) говора (диалекта) [Константинова, 1968. С. 68].

Не исключено также, что слово Магадан могло использоваться эвенами с возможной оценкой его как заимствованного, отчего оно не попало в поле зрения первых исследователей этимологии топонима Магадан, искавших корни названия только в эвенском языке. Так, А. А. Бурыкин [2001. С. 148] сообщает: “…Углубленное исследование топонимов Приохотья от Ульи до п-ова Тайгонос позволило однозначно установить, что подавляющее большинство гидронимов – названий рек, впадающих в Охотское море, имеет чукотско-корякский характер”. Однако к немногим исключениям эвенского происхождения он относит топоним Магадан с его традиционной этимологией. А, например, своеобразный диалект камчадалов воспринимался многочисленными новоселами дальстроевской эпохи как испорченный русский. К тому же, он очень скоро растворился в современном русском языке благодаря массовому и быстротечному приходу новых тысяч его носителей на Тауйское побережье и Колыму. При этом количество камчадалов на Тауйском побережье не превышало первых сотен человек. По данным гидрографа Б. В. Давыдова [Резиновский, 1983. С. 22], в Оле в начале XX в. проживали 192 чел. (камчадалы, русские, эвены, якуты). Почти столько же жителей насчитывалось и в другом селении побережья – Тауйске [Резиновский, 1983. С. 15]. Армань была существенно меньше.

В таком притауйском этнолингвистическом “винегрете”, усугубленном малочисленностью населения и нахлынувшей затем мощной дальстроевской волной, при возникновении, фиксации и переосмыслении топонимов велика была роль случайности. Автор имеет подобный опыт фиксации топонима. При полевых работах на Северо-Востоке Якутии в окрестностях с. Сасыр, где живут якуты и эвены, возникла необходимость наименования не подписанного даже на самых крупномасштабных картах водотока. Встреченные местные жители назвали его как Ирюн-Тас-Тах (Белокаменный ручей в переводе с якутского). Спустя два года другие местные жители произнесли это название Юрюн-Тас-Тах. А в публикации сейсмогеолога В. С. Имаева этот же ручей назван Ерюн-Тас-Тах. Как уже было отмечено, при- тауйская этнолингвистическая ситуация много сложнее той, что существует вблизи с. Сасыр. Именно к такой случайности можно, пожалуй, отнести первый вариант этимологии названия Магадан, объясняющий его происхождение русской адаптацией малоупотребительного эвенского слова монгодан – “морские наносы”, “плавник” или “жилище из плавника”. Случайность в данном случае могла быть обусловлена тем, от кого именно почерпнули лингвистическую и топонимическую информацию первые исследователи: от оседлого или оленного тунгуса, от камчадала, от русского, от якута или даже от коряка, а также от степени их осведомленности в этих вопросах и от фонетических особенностей этих языков и диалектов и от устного способа передачи такой информации. В последнем случае, дополнительно ко всему, весьма действенен механизм “испорченного телефона”.

При реальном (вероятно, стихийном) выборе имени нового поселка из двух конкурировавших местных вариантов предпочтение было отдано слову Магадан как несущему только топонимическую нагрузку и более благозвучному для русского уха, чем зафиксированное в протоколе Ольского РИКа за

1932  т. Дялбу [Попова, 1981. С. 137].

Логически осознаваемые или интуитивно воспринимаемые недостатки первого варианта этимологии топонима Магадан послужили основанием для появления многочисленных других объяснений происхождения этого названия.

Читайте далее:

Оставьте комментарий